Случалось вам разговаривать со своей
бабушкой или с дедом? Часто старались быстрее закончить скучную беседу или
откровенный спор, где часто очередной довод старшего поколения начинался
словами «вот в наше время…». Удивлялись тому, что старики даже конфеты едят
порой с хлебом, пренебрегали непонятливыми бабушками, говоря «вам не
понять»… А стоило лишь задуматься немного и постараться понять самим.
Когда я познакомилась с Ольгой Евлампьевной Зелениной, она просила: обо
мне-то что писать, все такими были, я от всего поколения скажу…
И правда, ее история оказалась очень похожей на историю моих бабушек и еще
многих-многих сегодняшних стариков, тихонько живущих от пенсии к пенсии. Они
еще чувствуют себя бодрыми духом, но уже очень стараются не тревожить
попусту молодых, удивляясь, однако, их унынию, черствости и скептицизму.
Ведь их собственная молодость была иной, вдохновенной и неравнодушной.
Ольга Евлампьевна родилась в Сарапуле, где и провела детство с мамой и двумя
братьями. Об этом времени она вспоминает очень тепло: все было хорошо,
учились старательно, друг другу помогали…, «только голодно было».
Родственников, живших здесь же, в двухэтажных домах с резными наличниками,
вскоре репрессировали. Брат женился, семья стала расти… Ольга перебралась в
Ижевск. Училась: индустриальный техникум, институт стандартизации, высшие
курсы патентоведения…
Техникум не дала закончить война, сразу пошли работать на машиностроительный
завод. В трудовой книжке записано: «конструктор…». «Какой я тогда была
конструктор» - смеется Ольга Евлампьевна, – всего-то девчушка семнадцати лет
в сорок первом. Но старалась очень…»
«Знаете, - говорит, - мы же пели все время… Война, а в оперетту ходили. Да,
оперетта у нас в городе была (в Летнем саду, потом труппа уехала в Брест)».
Рассказывает, как танцами занимались: краковяк, полька, молдовеняска...
Особенно любили вальс-бостон. И это после двенадцати-то часов работы,
подсобных работ, голодом… Бывало даже, ради танцев хлебные карточки
продавали. А какие были кавалеры – достойные, вежливые учащиеся артучилища.
Девчата много на фронт писали, фотокарточки посылали, каких только забавных
историй не случалось, и весело жили – победы ждали.
Талантливый начальник конструкторского бюро Готлиб Готлибович Гессе, из
поволжских немцев, заметил старательность Ольги Евлампьевны и отправил
девушку в командировку в Москву, составил список музеев, памятных мест,
которые советовал посетить… Здесь она и осталась работать в Красноармейском
научном институте механизации.
Только три года назад после смерти мужа Ольга Евлампьевна вернулась в
Ижевск: побоялась, что у нее, одинокого человека, какие-нибудь мошенники
отберут квартиру. Хочется повидать теперь Москву, да здоровье не то. Москва…
Ольга Евлампьевна полюбила столицу и ни за что не согласится, что она серая,
неприветливая, суетливая. Только надо знать, куда пойти, что посмотреть. И
коренные москвичи для нее всегда останутся отзывчивыми, приветливыми людьми,
как и коренные ленинградцы, которых ей довелось встретить.
В Ижевске все иначе. Хотя, когда мы заходили с Ольгой Евлампьевной в
подъезд, где она живет, мне показалось, что человек сам создает мир вокруг
себя, независимо от того, в Ижевске он или в Москве, стар он или молод: из
подъезда вышли три школьницы и дружно поздоровались, на лестничной площадке,
Ольга Евлампьевна встретила соседку, и, успев обсудить рецепт какого-то
блюда, соседки пожелали друг другу здоровья...
Неравнодушие не дает сидеть Ольге Евлампьевне на месте: то надо помочь
замерзающей пьяной женщине на улице, вызвать помощь, то добиться, чтоб
закрыли люк, в который упала собака, чтобы играющие во дворе дети не
покалечились… Некоторые скажут – чудачество, отмахнутся. Про таких Ольга
Евлампьевна говорит с грустью «убитые люди» и все равно делает то, что
считает нужным: не вопреки, а просто по-другому у нее не получится.
Сквозь толстые линзы очков Ольга Евлампьевна рассматривает старые
фотографии, перебирает стопку почетных грамот, складывает в коробку
документы… А я думаю:
Едим досыта, а вот чтоб петь, идя с работы… Мы жалеем наших стариков:
репрессии, коллективизация, голод, война… Знаю, пройдут годы, и о нас станут
думать: как им было трудно, они жили в годы перестройки. А счастливее ли мы
своих дедов и бабушек? Будут ли счастливее живущие после нас?
Ирина Трифонова
|
